Из «Записки» А.И.Левшина «Достопамятные минуты моей жизни»
Начало действий Главного комитета по крестьянскому делу совпадает с началом 1857 года, но первая половина его прошла без важных последствий. Некоторые из членов, и в том числе президент, делу вовсе не сочувствовали, но имели в виду, как бы помешать или затруднить его, не сознаваясь в том перед государем; другие принесли комитету жаркое убеждение о необходимости принести предел крепостному праву, но не знали, как за это взяться; некоторые из них откровенно сознавались в незнании предмета и просили уволить их. Сюда принадлежали Ростовцев и Корф. Последний из них и был спустя несколько времени уволен, но первому суждено было против воли сделаться главным деятелем и положить живот в этом труде. Производитель дел комитета, как уже сказано, не только не сочувствовал великому предприятию, но с сущностию вопроса вовсе не был знаком, а приобрести нужную для того опытность канцелярскими справками было невозможно. Вообще состав комитета был весьма неудачный, и потому немудрено, что он первое полугодие только смотрел на зверя, ему указанного, и ходил около него, не зная, с какой стороны к нему приступить.<...>
Комитет составил наконец план действий своих, исполнение которого, смотря по расположению к делу членов комитета и министров, могло продолжиться на несколько десятков лет и дойти до той эпохи, когда вулкан вспыхнул бы неожиданно и узел не развязался бы сверху, а лопнул снизу.
План этот, несмотря на неудовлетворительность, был принят государем с благодарностью и утвержден им 18 августа 1857 года, в надежде чего-либо лучшего и более положительного в будущем. Изложение этого замечательного акта темно, растянуто, наполнено повторениями и указывает намерение, затянув дело, усыпить государя, при невозможности отвратить его от непреклонной решимости идти к цели.
Вот главнейшие мысли и положения, извлеченные из журнала 18-го августа 1857 года.
После тщательного и подробного обсуждения всех вообще обстоятельств, до настоящего дела относящихся, комитет пришел к положительному убеждению, что ныне невозможно приступить к общему освобождению в России крепостных крестьян; что они вовсе не приготовлены к получению внезапно и вдруг свободы; что общее объявление их свободными расстроит вековые отношения их к помещикам и может поколебать спокойствие и порядок в государстве и проч.
Руководствуясь сими убеждениями, комитет полагал весь порядок действий для освобождения крепостного сословия в России разделить на три периода.
Первый период должен быть приуготовительный. В продолжение оного правительство должно всячески смягчить и облегчить крепостное состояние, открыть помещикам все способы и возможность увольнять крестьян по взаимным с ними соглашениям и собрать все вообще материалы, сведения и данные, необходимые для постановления тех мер, кои должны быть впоследствии приняты к освобождению крепостного сословия.
Второй период должен быть переходный. В это время правительство должно принять меры к освобождению крепостного сословия, но не по взаимному уже соглашению помещиков и крестьян, а обязательному, только не вдруг, а постепенно, шаг за шагом. В этом периоде крестьяне должны постепенно приобретать личные права людей свободного состояния, оставаясь более или менее крепкими земле.
Наконец, третий период, или последний период, должен быть окончательный, когда крестьяне, получив права личные, будут поставлены в отношениях своих к помещикам как люди совершенно свободные.
С первого взгляда на этот план действий нельзя не сказать, что он основателен и изложен по правилам логики, но, вникая в подробности, мы видим, что для исполнения его предназначалось по крайней мере полстолетия и что из членов комитета никто не пережил бы первого периода, а следовательно, о втором и третьем не было и надобности много толковать.<...>.
// Конец крепостничества в России: документы, письма, мемуары, статьи / сост., общ. ред. В.А.Федорова. - М.: Изд-во МГУ, 1994. - С 77-79.
Письмо Я. И. Ростовцева Александру II от 23 октября 1859 г.
Письмо председателя Редакционных комиссий Я. И. Ростовцева излагает позицию в крестьянском вопросе членов Редакционных комиссий и губернских комитетов. Текст письма дан в сокращении.
С некоторою частию депутатов мы еще не сошлись в подробностях, но это более или менее по возможности уладится. С некоторыми из них мы не сошлись в общих основаниях; уладить это не будет никакой возможности.
Главное противоречие состоит в том, что у Комиссий и у некоторых депутатов различные точки исхода: у Комиссий государственная необходимость и государственное право; у них - право гражданское и интересы частные. Они правы со своей точки зрения, мы правы со своей.
Смотря с точки зрения гражданского права вся зачатая реформа, от начала до конца несправедлива, ибо она есть нарушение прав частной собственности; но как необходимость государственная и на основании государственного права реформа эта законна, священна и необходима.
Огромное число врагов реформы, не уясняя себе неотложной необходимости, обвиняет и словесно и письменно Редакционные комиссии в желании обобрать дворян, а иные даже и в желании произвести анархию, называя некоторых из членов Комиссий красными.
Желать обобрать дворян было бы мыслию и бесчестною и бесцельною, тем более, что 8/10 из членов Комиссий суть сами помещики, а некоторые из них и весьма богатые...
Усилия Комиссий заключались и заключаются: во-первых, спасти Россию.
Если одиннадцать миллионов жителей тешились в продолжении двух лет надеждой на свободу и улучшение своего состояния, будут обмануты, разочаруются, потеряют доверие и любовь к верховной власти и неисполнение своих ожиданий припишут, разумеется, своим помещикам, то Россия спасена не будет.
Во-вторых, преобразование произвести не паллиативно, а рационально, то есть не на какой-либо срок и не на половину, а навсегда и вполне, дабы избавить и Россию и наследников вашего величества от будущих потрясений.
В-третьих, чтобы для исторической будущности России не завязывать новых, незнакомых России, узлов, подобных тем, которые Европа в продолжении двух столетий распутывает или разрубает.
В-четвертых, стараться, чтоб интересы помещиков были сколь возможно ограждены и чтобы этот почтенный и самый просвещенный класс, составляющий, так сказать, цвет России, не потерпел потерь не необходимых.
...Между тем Положения (т. е. проекты - сост.) губернских комитетов и мнения членов сих комитетов, сюда вызванных, можно разложить на шесть главных категорий:
а) Одни желают уплаты за освобождаемых крестьян и, вместе с тем, удаления их по истечении некоторого времени с земли помещика.
б) Другие желают уплаты за крестьян и прикрепления их к месту, не для обеспечения их быта, а для того только, чтобы рабочие силы находились у помещика под рукой.
в) Третьи, не требуя уплаты за личность, полагают, что поземельные отношения крестьян к помещикам, равно как и оставление первых в их усадьбах, должны продолжаться лишь несколько лет, т. е. в период срочно-обязанного положения, а потом крестьяне, без изб и без полей, вступали бы в договоры с помещиками.
г) Четвертые домогаются, чтобы крестьяне навсегда землею только пользовались.
Все эти четыре категории далеко не желали бы выкупа крестьянами земли; хотя иные и говорят о нем, но обставливают его непреодолимыми затруднениями.
д) Также желают немедленного отделения крестьян от помещиков и немедленного же общего обязательного выкупа, видя в этом, может быть и справедливо, исход всего вопроса самый простой и самый удобный.
е) Шестые предпочитают выкуп полюбовный и постепенный, дабы крестьянин входил в новую жизнь и в новые отношения не вдруг, а приучаясь, мало-помалу, к новому порядку вещей.
Эти две последние категории, составляющие значительное большинство, с главными высочайше указанными началами согласны и полного освобождения крестьян желают искренне.
Об отношениях освобождаемых крестьян к помещикам мнения также разделились.
Одни желают немедленного прекращения власти помещиков над крестьянами, видя в сохранении такой власти над человеком уже свободным ежедневную борьбу, а потому и ежедневно усиливающуюся взаимную ненависть.
Другие, для обеспечения помещику повинностей, находят необходимым удержать сильную власть помещика только в имениях, которые будут находиться на барщинном положении.
Третьи, для этой же цели, признают нужным, чтобы сильная власть помещиков сохранялась над крестьянами и барщинными и оброчными на все время до окончательного выкупа земли или до окончания срочно-обязанного положения.
Наконец, четвертые желали бы продлить власть помещиков над крестьянами на вечные времена, хотя бы даже крестьяне и выкупили землю, т. е. они желали бы создать в России феодальное право.
Некоторые хотели бы для дворянства новых сословных прав в управлении местном.
Считаю долгом всеподданнейше заявить, что хозяйственно-распорядительное управление уездом (кроме собственно полиции) действительно было (бы полезно основать на выборном начале и подчинить влиянию сословному.
Во всех мнениях депутатов только и есть одна идея, равно всеми разделяемая: это - несчастное устройство и жалкое состояние нынешнего местного управления и судов, и действия их произвольные; злоупотребительные, - скрытые и необличимые. Все убеждены, что при подобном устройстве суда и полицейского порядка приведение реформы в действие может повести к вредным последствиям, и благосостояние как помещиков, так и крестьян не может быть устроено надежно и прочно...
Если же заключения Комиссий не согласны во многом с Положениями губернских комитетов и с мнениями некоторых из их членов, то Положения этих комитетов и мнения их членов еще более несогласны между собою.
Сверх того, значительная часть вызванных сюда членов считает себя обязанною (может быть и справедливо) отстаивать мнения своих губернских комитетов, признавая невозможным отделять себя от солидарности со своим дворянством.
При этом обязанностию считаю присовокупить, что многие из членов говорили мне, не как председателю, а как человеку, что они согласны со многими предположениями редакционных комиссий, предположениями, которые во мнениях своих они оспаривают, высказать же этого на бумаге не могут, потому что будут виноваты против своего дворянства…
// Федоров В.А. Падение крепостного права в России: документы и материалы: Социально-экономические предпосылки и подготовка крестьянской реформы. Вып I / В.А. Федоров. - М., 1966. - С. 89-92.
Кошелев А.И. Какой исход для России из нынешнего положения?
Глава I: Крестьянское дело
Должно сознаться, что время для решения этого дела выбрано было как нельзя лучше. Крестьяне еще не требовали уничтожения крепостной зависимости, но начинали сильно желать свободы. В дворянстве большинство было еще за сохранение права владения людьми, но просвещенные помещики вызывали правительство на прекращение этого противоестественного положения. К тому же, мнения об освобождении крестьян с землею, о превосходстве нашего мирского устройства, о выгодах общинного владения при поземельном наделении крестьян и проч. созревали и вытесняли разные, с запада внесенные, теории о распределении собственности. В это именно время, по внушению свыше, государь, к великому удивлению всех и каждого и к полному изумлению бюрократии, решился впервые высказать предводителям дворянства в Москве мысль о необходимости освобождения крепостных людей. <...> Мы помним, какую тревогу, какие страхи и радости произвели эти постепенные, последовательные меры по великому задуманному делу. Всем известно, как дворянство приступило к подписанию адресов, как составлены были губернские комитеты и какие вышли из них проекты. В оправдание дворянства должно сказать одно, что как только бюрократия вмешалась в исполнение великой царской мысли, то она исказила ее, дала ей двусмысленное направление, пошли объяснения, дополнения, разрешения, запрещения, которые равно сбивали с толка людей, расположенных и враждебных к делу. Несчастные слот: улучшение быта, усадебная оседлость, постоянное пользование и, притом, право перехода целыми обществами - все эти и многие [другие] сбивчивые выражения произвели полное смешение в понятиях дворянства. Трудно было требовать, чтобы, при таком положении Дел, целое сословие добровольно наложило на себя руки, а потому и не удивительно, что большинство дворян воспользовалось двусмысленностями бюрократии и представило проекты, которые содержали в себе не освобождение крестьян, а закабаление их в ином виде. Были проекты, написанные и в умеренном духе, но и они не были чужды той нерешительности и неопределенности, которые проявлены были и в рескриптах и, еще более, в последовавших разъяснениях, министерских отношениях и пуще всего - в злосчастной программе. Государь во время своего путешествия по России объявил, что призваны будут депутаты от каждой губернии «для присутствия и общего обсуждения при рассмотрении положений всех губерний в Главном комитете». И эти благие, мудрые слова были переиначены, перетолкованы бюрократией. До приезда депутатов в Петербург представлен был министром внутренних дел государю доклад, в котором губернские комитеты были представлены враждебно расположенными к предпринятой правительством реформе и в котором, хотя и были сделаны исключения в пользу некоторых членов меньшинства в комитетах, однако в заключении было сказано, что необходимо членов от комитетов «не допускать до совокупных официальных совещаний». Всем известно, какую инструкцию, высочайше утвержденную, дали депутатам, как в отношении к ним действовали, как с их работами поступили Редакционные комиссии и какой окончательный результат был трудов сих последних. Обнародованные положения не удовлетворили никого, ни в начале, ни впоследствии, ни даже до дня сего. Они не разрешили крестьянского вопроса. Помещики, по закону, имеют право на барщину, на оброки, на какую-то вотчинную полицию, а на деле барщина или вовсе не исполняется или отправляется как можно хуже, оброки поступают лучше, но с большими хлопотами и понуждениями, а насчет вотчинной полиции, то помещики слишком разумны, чтобы по сему что-либо требовать или во что бы то ни было вмешиваться. Крестьяне, освобожденные крестьяне не понимают, как они могут еще быть обязанными справлять барщину или платить помещикам оброки, после того как царь дал им волю. Они не бунтуют явно, но с удивительным единодушием относятся отрицательно ко всем требованиям и уступают только силе. Помещики не могут рассчитывать на барщину, но и не в состоянии заводить вольнонаемные хозяйства, ибо запасных капиталов у них никогда не было, а новых не получают. Крестьяне на выкуп неохотно идут, ибо убеждены, что и без того земля будет их собственностью; к тому же 49-летний срок выкупных платежей возбуждает их смех и негодование. Даже на оброк крестьяне не выходят, боясь, в каком бы ни было отношении, своим согласием скрепить то положение, которое они считают не настоящим. Из всего этого выходит такая путаница, такая неурядица в делах и понятиях сельского быта, что решительно нет возможности жить в деревне, что-либо предпринять и как-либо устроиться. Конечно, дружелюбия мало было и прежде между помещиками и крестьянами, но прежде при полноправии первых и бесправии последних была по крайней мере тишина и безмятежие. Ныне крестьяне желают узнать свои права, изведать границы своей свободы, и потому беспрестанно дозволяют себе разные уклонения, выходки, притязания, то в ту, то в другую сторону, а потому и не удивительно, что столкновения, неудовольствия, споры и суды между помещиками и крестьянами ежедневны, почти ежечасны. Отсюда возникает между ними враждебность, которая с каждым днем растет и усиливается. Помещики, окруженные не благорасположенными к ним крестьянами и имеющие для своей защиты только одного посредника во всем участке, находятся теперь в самом бедственном положении. Они бы рады были представить свои имения на выкуп, готовы пожертвовать даже 20-тью процентами84 лишь бы получить деньги; но крестьяне не переходят на оброк, и притом ценность свидетельств, обещанных вместо денег за землю, так загадочна, что нет средств решиться на получку таких бумаг.
Из губернских присутствий поступают представления в пользу обязательного перевода крестьян с барщины на оброк, о необходимости обязательного выкупа и пр., но Петербург молчит и только обещает какие-то меры; а эти меры, если верить довольно положительным слухам, до того мелки и скупы, что они не могут доставить помещикам никакого облегчения. Посредники в некоторых губерниях сочли необходимым собираться от времени до времени в губернском городе для совещания на счет единообразного исполнения Положения; но и эти собрания возбудили опасения бюрократии, и они воспрещены новым министерским предписанием, которое даже распространило эту интердикцию и на могущие быть съезды предводителей по крестьянскому делу. Одним словом, бюрократия все более и более запутывает дело, которое могло удовлетворительно разрешиться только при единодушии и добром расположении всех заинтересованных лиц; она все более и более раздражает и помещиков, и крестьян, тогда как следовало бы всячески их умиротворять, вызывать и утверждать Доверие помещиков и крестьян друг к другу и к правительству. Необходимо было бы теперь дать в литературе большую по возможности свободу толкам по крестьянскому делу, а между тем теперь почти ни одна статья по крестьянскому делу не разрешается к напечатанию цензурою, все отправляются в Петербург и там гибнут в канцелярии государственного секретаря.
Для окончательного разрешения крестьянского дела есть только один способ - выкуп, но выкуп не мнимый, а действительный, достойный того великого дела, которому он должен служить заключением. К такой мере бюрократия не решается приступить, и в этом она вполне права. При ее недоверии к России, при недоверии России к ней, при расстройстве финансов, при упадке ценности нашего рубля и при постоянных дефицитах государственного бюджета, как предпринять меру громадную, доходящую почти до тысячи миллионов рублей серебром!
Выкуп может быть действительным только в том случае, если он будет так устроен, чтобы крестьяне сочли его не только возможным, но и легким, и чтобы помещики, получая деньги, знали, что они получают, и могли бы их сейчас же употребить на устройство вольнонаемных хозяйств, на обработку оставшихся в их владении земель и на усиление их ценности. Нельзя разумно требовать, чтобы правительство удовлетворило помещиков и подарило землю крестьянам, ибо всякий знает, что оно не имеет к тому средств, но правительство должно явиться в этом деле добросовестным, пользующимся общим доверием, посредником. Конечно, такую задачу не может исполнить бюрократия; такое великое дело может быть совершено только государством, т. е. царем обще с народом.
// Аграрные проекты / сост. В.Н. Колодежный. - М., 2010. - С 103-106.
Из письма Владимира Александровича Б-ва из Тамбова к брату в Петербург
(1857 г.)
<...> Ты спрашиваешь меня насчет проектов уничтожения крепостного права. Я их читал со вниманием и грустью. Ежели теперь в России существует какой-либо порядок в народе, то с уничтожением крепостного права он совершенно разрушится. <...> Крестьяне наши, в которых не исчезли признаки первобытной полудикой жизни, еще не выработались достаточно, чтобы принять в себя новые права и обратить их в свою плоть и кровь. Прежде уничтожения крепостного права нужно уменьшить в народе пьянство и его образумить, нужно образовать духовенство для того, чтобы оно, подобно духовенству лютеранскому, могло действовать на совесть народа и улучшать его нравственность. Скажу тебе: что вместе с дарованием крестьянам вольности государь подпишет мне и многим тысячам помещиков смертный приговор. Миллион войска не удержит крестьян от неистовства. <...>
// Конец крепостничества в России: документы, письма, мемуары, статьи / сост., общ. ред. В.А.Федорова. - М., 1994. - С. 190.
А. И. Герцен «Через три года (18 февраля 1858 г.)»
«Ты победил, Галилеянин!», и нам легко это сказать потому, что у нас в общей борьбе не замешано ни самолюбие, ни личность. Мы боролись из дела, кто его сделал, тому и честь.
Середь общего сетования, прерываемого дикими криками бесновавшихся реакционеров и солдат, пьяных от крови, середь нелепой войны и глубокого падения всего западного материка мы, со страхом гадая, обращали взгляд наш на молодого человека, шедшего занять упраздненное место на железном троне, которого тяжелые ножки далеко вдавились в нашу грудь.
«От вас ждут кротости, - говорили мы ему, - от вас ждут человеческого сердца — вы необыкновенно счастливы!» и робко, мучимые сомнением, прибавляли: «Дайте свободу русскому слову. Смойте с России пятно крепостного состояния».
И потом мы жаждали, с внутренним трепетом надеясь, негодуя, прислушиваясь к движенью, к вестям. После тридцатилетнего ожидания - нетерпение простительно...
Книга Корфа оскорбила нас, она так грубо дотронулась до воспоминаний, святых нам, она так беспощадно напомнила нам свинцовое время, в которое мы столько страдали.
...А там это старье, эта олицетворенная подагра правительства, эти мозоли, мешающие ему идти вперед... надежды удалялись, мы становились все беднее и готовились скрести[ть] руки на груди, остаться печальными обличителями немых злодейств, совершавшихся во мраке канцелярских тайн.
Но с того дня, как Александр II подписал первый акт, всенародно высказавший, что он - со стороны освобождения крестьян, что он его хочет, с тех пор наше положение к нему изменилось.
Мы имеем дело уже не с случайным преемником Николая, а с мощным деятелем, открывающим новую эру для России; он столько же наследник 14 декабря, как Николая. Он работает с нами - для великого будущего. Имя Александра II отныне принадлежит истории; если б его царствование завтра окончилось, если б он пал под ударами каких-нибудь крамольных олигархов, бунтующих защитников барщины и розог - все равно. Начало освобождения крестьян сделано им, грядущие поколения этого не забудут!
Но из этого не следует, чтоб он мог безнаказанно остановиться. Нет, нет, пусть он довершит начатое - пусть полный венок закроет его корону. Гнилое, своекорыстное, дикое, алчное противудействие закоснелых помещиков, их волчий вой - не опасен. Что они могут противупоставить, когда против них власть и свобода, образованное меньшинство и весь народ, царская воля и общественное мнение.
И пуще всего общественное мнение. Лишь бы теперь нашим плантаторам и их противникам позволено было вполне высказаться, помериться... И тут, как во всем, поневоле бьешься в другое великое искомое современной России - в гласность. Гласность их казнит, прежде нежели дойдет дело до правительственного бича или до крестьянского топора.
Посмотрели бы мы право аu grand jour на этих защитников розог и крещеной собственности, забрызганных кровью жертв, на этих грабителей по дворянской грамоте, на этих людокрадов, отнимающих у матерей детей, торгашей, продающих девок, барышников рекрутами. Выходите же на арену - дайте на вас посмотреть, родные волки великороссийские, может, вы поумнели со времен Пугачева, какая у вас шерсть, есть ли у вас зубы, уши? Знаете, что до помещичьего права добираются, до вольности дворянской: это мужика-то и не посечь и не заставить поработать четвертый и пятый день, дворового-то и не поколотить. Помилуйте! Выходите же из ваших тамбовских и всяческих берлог - Собакевичи, Ноздревы, Плюшкины и пуще всего Пеночкины, попробуйте не розгой, а пером, не на конюшне, а на белом свете высказаться - померяемтесь!
Вам можно было отпустить грех неправого наследства, преемственного стяжания, преступления ваших злодеев-отцов, ваших извергов-матерей за раскаяние, за умение понести потерю, за угрызения совести. Но вы упорствуете, вы защищаете ваше право... стало, вы сознательно, обдуманно берете на себя всю ответственность. Вы никогда не осмеливались даже поворчать, когда ваших детей ссылали в Сибирь, когда с самими вами обращались как с холопами, и вы осмеливаетесь показывать теперь зубы. История вас рассудит с императором Александром II и с народом русским - смотрите только, как бы она для вас не настала слишком скоро. Подумайте об этом!
Что касается до нас - наш путь вперед назначен, мы идем с тем, кто освобождает и пока он освобождает; в этом мы последовательны всей нашей жизни. Как бы слаб наш голос ни был, но все же он живой голос, и как бы наш Колокол ни был мал, все же его слышно в России, а потому скажем еще раз, что мы убеждены, что Александр II не равнодушно примет приветствие людей, которые сильно любят Россию - но так же сильно любят и свободу, «которым не нужно его бояться и которые для себя лично ничего не ждут, ничего не просят».
Но ничего не прося, они желали бы, чтоб Александр II видел в них представителей свободной русской речи, противников всему останавливающему развитие, во всем ограничивающем независимость, но не врагов! Они потому этого хотят, что им стало дорого мнение освободителя крестьян!
«Ты победил, Галилеянин!»
Искандер.
// Конец крепостничества в России: документы, письма, мемуары, статьи / сост., общ. ред. В.А.Федорова. - М., 1994. - С 108-110.
Из воспоминаний Г.Д.Щербачева об объявлении Манифеста
19 февраля 1861 г. в Петербурге
<...> 17 февраля 1861 года было последнее заседание Государственного совета, а 19 февраля государь подписал Положения.
По подписании государем Положений нужно было время, чтобы их напечатать; а потому объявление Манифеста об освобождении крестьян отложено до 5 марта. Положения печатались в сотнях тысячах экземпляров в типографии Второго отделения Собственной его величества канцелярии и в двух частных типографиях, которым было объявлено, что если чрез кого либо из служащих в народ проникнет слух о печатаемых Положениях, то типография будет закрыта и служащий подвергнется ссылке. Несмотря на такую угрозу, слух проник в народ, в чем я мог убедиться из следующего обстоятельства. У нас в доме жил кавалергардский офицер, который присылал мне деньги за квартиру обыкновенно с своим бывшим дядькой из крепостных. В конце февраля пришел ко мне этот дядька и, зная, что я интересуюсь крестьянским делом, объяснил, что Положения уже печатаются, что у него есть родственник-наборщик, который дал ему прочесть даже несколько корректурных листов. Я был немало удивлен этим известием, так как ни от кого не слыхал еще об окончании крестьянского дела. Случилось и тут, как всегда; бывает, что чем строже секрет, тем скорее он проникает в ту среду, от которой хотят сохранить тайну. Двух дворников, как я слышал, высекли даже в полиции за то, что они говорили в трактире о подписанной государем воле, и, странное стечение обстоятельств, их высекли в тот самый день, когда Манифест был объявлен.
5 марта, в воскресенье, последний день масленицы, я пошел: к обедне в Сергиевский собор, чтобы услышать чтение Манифеста и посмотреть, какое он произведет впечатление. Манифест написал, как говорили, московский митрополит Филарет; слог его был тяжел и малопонятен для простого народа; читал Манифест протоиерей Духовской весьма невнятно. Когда окончилось чтение и все стали выходить из церкви, я заметил на всех лицах какое-то недоумение вроде вопросительного знака. Сначала шли молча, но, выйдя на улицу, в разных местах составились кучки человек по 5 или 6 и начались оживленные разговоры. В 2 часа я поехал на Царицын луг, где было народное гулянье; плац был полон народом. Издали послышались крики «ура!» Государь ехал с развода; по мере того как он приближался, крики «ура!» становились громче и громче; наконец, когда государь подъехал к плацу, толпа заколыхалась, шапки полетели вверх, раздалось такое «ура!», от которого, казалось, земля затряслась. Никакое перо не в состоянии описать тот восторг, с которым освобожденный народ встретил своего царя-освободителя. Я счастлив, что мне пришлось в моей жизни видеть этот народный энтузиазм, не поддающийся описанию!
// Конец крепостничества в России: документы, письма, мемуары, статьи / сост., общ. ред. В.А.Федорова. - М., 1994. - С. 264-265.
Извлечение из письма очевидца восстания крестьян в селе Бездне Казанской губернии дворянина Н. А. Крылова
...В селе Бездне какой-то старовер Антон Петров в «Положении» (19 февраля 1861 г.) доискался истинной воли, которую до него, хотя и немногие видели, но никто понять не мог. Именно, в «Положении», где напечатано «образец уставной грамоты», написано: «дворовых 00, крестьян 00, земли 00» и т. д. Эти нули Антона не привели в смущение, он растолковал, что это есть истинная воля и запечатана она крестом св. Анны. А крест св. Анны - переверните назад страницу: прямо против «дворовых 00» стоит 10%. Это, говорит, и есть крест св. Анны, которым потайным образом запечатана истинная воля.
Сидит Антон в избе в Бездне, смотрит на эти нули, читает без запинки: «Помещичьи земли - горы да долы, овраги да дороги и песок да камыш, лесу им - ни прута. Переступит он шаг с своей земли - гони добрым словом, не послушался - секи ему голову, получишь от царя награду».
Народу такая воля нравилась, со всех сторон стекались толпы слушать истинную волю и приносили с собой «Положения», в которых он отмечал, где находить истинную волю. Так проповедовал Антон пять дней сряду. Потом Антон распустил слух, что получил от царя грамоту и дочитался в Библии до пророчества, смешал то и другое и проповедовал, что истинную волю тогда только получите, когда сохраните того человека, который найдет вам ее. Истинная воля до тех пор не двинется, пока не прольется много крови христианской. Крепко-накрепко царь приказал того человека караулить денно и нощно, и конным и пешим, сохранять от всякой напасти и не допускать до него ни господ, ни попов, ни чиновников. А паче того его не выдавать и от избы его не отходить. Если зажгут село с одного конца - не отходите от избы, если зажгут село с другого конца - не отходите от избы. Будут к вам приходить и старые и младые, не допускайте до меня и не выдавайте меня. Будут вас обманывать, говорить, что от царя пришли,- не верьте им... А когда придет час, приедет сюда от царя младый юноша 17 лет, на правом плече золотая медаль, а на левом серебряная, - тому поверьте и меня выдайте. Станут вас стращать войском, не бойтесь, никто не смеет бить народ православный без царского приказа. А если дворяне подкупят и будут в вас стрелять, то и вы рубите топорами тех царских ослушников...
На сходке решили на другой день на барщину не выходить; слышал несколько выходок такого рода, что по бревнам нужно растащить барские усадьбы, потому что Антон говорит, что все вольные с десятой ревизии (1858 г.- Сост.) уже, а до сих пор дворяне крали волю и несправедливо заставляли работать, следовательно, с них надо взыскать... Бунт поднялся не на шутку...
12 апреля утром пришла рота в Бездну... Собрались все против дома Антона, шагах в полутораста. Дом Антона, двор, крыша, вся улица перед домов шагов на пятьдесят были наполнены народом. Стали народ усовещать, просить, чтобы разошлись или выдали Антона, долго их просили, но, кроме крику и грубых выходок, ничего от толпы не добились. Стал поп речь держать; он их умолял сперва разойтись, его обругали. Переменил поп речь, объявил им, что их будут расстреливать за неповиновение, что кто не хочет, пусть тот отойдет... Попа обругали опять...
«Командуйте, капитан!» Раздался залп из нескольких ружей, в средине толпы свалилось три человека.— «Отбой!» Опять начались усовещания... Ничего, кроме брани из толпы.
«Командуйте!» Опять залп, человек пять убито.- «Отбой!» Снова усовещевание и опять безуспешно. Число ружей увеличили, после залпов падало по 15 (человек) и больше, и на толпу не производило заметного влияния... Велели стрелять целой ротой, человек 40 от залпа упало - толпа осталась непокорна. Еще залп ротой, все засуетились, побежали, а кому от давки нельзя было бежать, завопил: «Выдадим, выдадим!» Пальбу остановили; мужики бежать куда попало, многие бросились через реку, друг друга давят, бегут по задам, через плетни и повети. Из избы вывели Антона, со двора толпа народа за ним; у него на голове «Положение»... Только что Антон отделился, подъехали казаки, взяли его.
Антону лет 35, худой, маленький, бледный, как полотно, страшно перепугался - он думал, что его будут тотчас же расстреливать. Толпа рассеялась. Убитых и раненых 150 человек...
Ночевал я в Гусихе, 3 версты от Бездны, Антона считают святым, мертвых - мучениками. Бунт хотя и утих, но бредни из головы не вышиблены.- «Слава богу,- говорят,- теперь воля христианской кровью облилась, будет много уже легче ее взять»... Рассказывают, что на Антона граф надел свое платье, ордена свои, посадили в карету и повезли к царю... что где-то народ резал крестьян, вдруг приехал Константин. «Дети мои, тише, тише, что вы делаете?» - «Дворян рубим, ваше высочество...» - «Ну, спасибо, что исполняете службу царскую, собаке - собачья смерть»...
// Хрестоматия по истории СССР XIX век: книга для учителя / сост. П.П. Епифанов, О.П. Епифанова. - М., 1991. - С.141-142.
«Всеподданнейший адрес» тверского дворянства (1862 г.)
Адрес был подписан губернским и девятью уездными предводителями дворянства, а также 103 дворянами Тверской губернии и подан Александру II 3 февраля 1862 г. За подачу адреса 13 дворян (мировых посредников) по личному приказу Александра II были арестованы и заключены в Петропавловскую крепость сроком на два года (впрочем вскоре они были освобождены)
Ваше императорское величество всемилостивейший государь!
Собравшись в первый раз после обнародования законоположений 19-го февраля 1861 г., тверское дворянство приветствует русского царя, который приступил к освобождению крестьян и искоренению всякой неправды на земле русской. Тверское дворянство объявляет торжественно, что оно искренно сочувствует добрым начинаниям в(ашего) и(мператорского) в(еличества) и готово следовать за вами путем ведущим к благоденствию русского народа.
В доказательство нашей готовности и полного доверия к лицу в(ашего) и(мператорского) в(еличества) мы решаемся представить на ваше благоусмотрение откровенное изложение наших мыслей без всякой лжи и утайки.
Манифест 19-го февраля, объявивший волю народу, улучшив несколько материальное благосостояние крестьян, не освободил их от крепостной зависимости и не уничтожил всех беззаконий, порожденных крепостным правом. Здравый смысл народа не может согласить объявленной в. в. воли с существующими обязательными отношениями к помещикам и с искусственным разделением сословий. Народ видит, что он со временем может освободиться только от обязательного труда, но должен оставаться вечным оброчным, преданным во власть тех же помещиков, названных мировыми посредниками.
Государь! Мы признаемся откровенно, что сами не понимаем этого положения. Такое громадное недоразумение ставит все общество в безвыходное положение, грозящее гибелью государству. Что же мешает устранить его? В обязательном предоставлении земли в собственность крестьян мы не только не видим нарушения наших прав, но считаем это единственным средством обеспечить спокойствие страны и наши собственные имущественные интересы.
Мы просим привесть немедленно в исполнение эту меру общими силами государства, не полагая всей ее тяжести на одних крестьян, которые менее других виноваты в существовании крепостного права. Дворянство, в силу сословных преимуществ, избавлялось до сих пор от исполнения важнейших общественных повинностей. Государь! Мы считаем кровным грехом пользоваться благами общественного порядка за счет других сословий; неправеден тот порядок вещей, при котором бедный платит рубль, а богатый — ни копейки. Это могло быть терпимо только при крепостном праве, но теперь ставит нас в положение тунеядцев, совершенно бесполезных родине. Мы не желаем пользоваться таким позорным преимуществом и дальнейшее существование его не принимаем на свою ответственность.
Всеподданейше просим в. и. в. разрешить нам принять на себя часть государственных податей, соответственных состоянию каждого. Кроме имущественных привилегий, мы пользуемся исключительным правом поставлять людей для управления народом. В настоящее время мы считаем беззаконием исключительность этого права и просим распространить его на все сословия.
Всемилостивейший государь! Мы твердо уверены, что Вы искренно желаете блага России, и потому считаем священным долгом высказать откровенно, что между нами и правительством в. и. в. существует странное недоразумение, которое препятствует осуществлению ваших благих намерений. Вместо действительного осуществления обещанной Вами русскому народу воли, Ваши сановники изобрели временно-обязанное положение, невыносимое как для крестьян, так и для помещиков. Вместо одновременного и обязательного обращения крестьян в свободных поземельных собственников, Ваши сановники изобрели систему добровольных соглашений, которые грозят довести до крайнего разорения крестьян и помещиков. Они находят необходимым сохранение дворянских привилегий, тогда как мы сами, более заинтересованы в этом деле, желаем их отменения. Этот всеобщий разлад служит лучшим доказательством, что преобразование, требующееся ныне крайнею необходимостью, не может быть совершено бюрократическим порядком.
Мы сами не беремся говорить за весь народ, несмотря на то, что стоим к нему ближе, и твердо уверены, что недостаточно одной благонамеренности не только для удовлетворения, но даже и для указания народных потребностей. Мы уверены, что все преобразования останутся безуспешными потому, что предпринимаются без спроса и ведома народа.
Собрание выборных земли русской представляет единственное средство к удовлетворительному разрешению вопросов, возбужденных, но неразрешенных положением 19-го февраля.
Представляя на благоусмотрение в. и. в. всеподданнейшее прошение о созвании Земского Собрания, мы надеемся, что искреннее желание общего блага, одушевляющее тверское дворянство, не подвергнется превратному толкованию.
С чувством верноподданнической преданности имеем счастье быть в. и. в. верноподданные (далее подписи).
// Федоров В.А.. Падение крепостного права в России: документы и материалы: «Положения 19 февраля 1861 года» и русское общество. Вып II / В.А. Федоров. - М., 1967. - С. 107-109.
Краткое наставление крестьянам, вышедшим из крепостной зависимости
Во многих местах между крестьянами ходят толки о том, будто бы Положение, ныне приводимые в действие, будут иметь силу только на два года, а что после двух лет крестьянам выйдет какая – то чистая воля, и что они получат даром находящуюся в их пользовании помещичью землю. Все такие толки совершенно ложны, и распускаются либо людьми глупыми, непонимающими того, что сказано в Положениях либо же людьми злонамеренными, желающими произвести смуту между крестьянами. А потому крестьяне, если не желают нажить себе бед, должны выкинуть из головы все подобные и нелепые мысли, и помнить твёрдо следующее:
во-первых, никакого нового Положения крестьянам объявлено не будет, потому что в тех Положениях, которые приводятся теперь в действие заключаются сполна все правила о правах и поземельном устройстве крестьян, как в первые два года, так и в последующее затем время;
во-вторых, крестьяне не получат никакой другой воли, кроме той, которая предоставлена уже им по Положению;
в-третьих, они никогда не получат помещичьей земли даром, а должны, за пользование ею, отбывать на помещиков установленную повинность, работой либо деньгами.
Воля и земля две вещи разные. Воля дана крестьянам по милости Царя, и состоит в том, что они получили уже теперь все права, которыми пользуются другие свободные поселяне, и в своих общественных делах будут отныне управляться собственными выборными властями, независимо от произвола помещиков. Если крестьяне не понимают ещё теперь, то поймут в последствии, как важны и благодетельны для них эти права. Что же касается земли, то она, как была, так и остается собственностью помещиков, ибо нигде и никогда не бывало того, чтобы закон отнимал собственность у одного и отдавал её даром другому: это был бы уже не закон, а беззаконие. Но так как крестьянам без земли жить нельзя, и они спокон века пользовались помещичьей землею, отбывая за то на помещиков работу, либо платя им оброк, то и теперь закон оставил и подтвердил тот же вековечный порядок, как справедливый и для общего блага необходимый.
// Краткое наставление крестьянам, вышедшим из крепостной зависимости: (извлечено из Подробного Наставления крестьянам). - СПб., 1862. - С.3-4.
Из записок М. Погодина, Янв. 12, 1862 года
По общему наблюдению, крестьяне повсеместно исполняют свои обязанности нерадиво, подписывают Уставные грамоты неохотно или вовсе отказываются. По большей части они недовольны не только самым добросовестным и точным исполнением «Положений» со стороны помещиков, но даже не ценят надлежащим образом никаких облегчений, снисхождений, выгод, предлагаемых им сверх закона. Ни барщина самая легкая, ни оброк самый умеренный не ответствуют в их понятиях ожидаемой ими свободе. В этом смысле они не придают, как кажется, никакой принудительной силы Уст[авным] грамотам, питая надежду на «как-нибудь» и «когда-нибудь» отбыть от налагаемых ныне обязанностей; одним словом они желают сделаться свободными без малейших отношений к помещикам и всякое замедление в исполнении такого желания приписывают недостатку в доброй воле у помещиков, за что питают против них неблагоприятные чувства. Никакой нет надежды, чтобы дела в этом отношении пошли лучше, а напротив, есть основательные причины опасаться, что они пойдут хуже и будут подавать поводы к явлениям неутешительным. Эта-то неопределенность, неизвестность смущает дух и мешает успешному ходу всех дел.
Среди неясных ожиданий крестьяне не принимаются усердно за дело, откладывают все до будущего времени и своим бездействием, косностью, приносят вред не только помещикам, но и себе, и общественному хозяйству.
Помещики от неопределенности и неизвестности терпят несравненно более, и решительно не знают своего вообще положения в самом близком будущем, не знают, что имеют, что могут издерживать и что оставлять своим детям, не могут принимать никаких мер, чтобы пускать новое хозяйство в ход и должны беспрестанно опасаться, чтобы не случилось еще чего хуже, завися ежеминутно от недоразумений, случайностей, столько обыкновенных у народа в подобном настроении, чему уже было много несчастных примеров.
В таком положении дела, по тщательном, беспристрастном рассмотрении всех обстоятельств, оказывается необходимым покончить немедленно все прежние отношения у помещиков с крестьянами и разлучить их экономически и юридически впредь до нового добровольного, при взаимной нужде, соглашения их между собою.
Крестьянам предоставить их настоящие, определенные «Положениями», наделы во всегдашнее пользование без всяких отношений к помещикам, без оброка и барщины, с платою в казну валовой подати, какую заблагорассудится назначить правительству.
Помещикам выдать единовременно всю следующую по сделанным уже в «Положениях» оценкам и расчетам сумму, какими угодно государственными обязательствами или облигациями, кои ходили бы в обороте наравне с прочими кредитными бумагами без всяких процентов, предполагаемых нынешним выкупным проектом, к ненужному отягощению правительства.
<...> При ощутительном ныне недостатке во всяких денежных знаках и при настоящей необходимости приступить к проведению железных дорог, например, из Москвы в Крым и от Камы до Оби, обещающих великие несомненные выгоды и требующих значительных капиталов, земские облигации, удовлетворив помещиков, успокоив крестьян, облегчив правительство, развязав всем руки, сделаются не только неотяготительным бременем для государства, но обильным источником нового богатства России, сильным средством к возбуждению ее сил, надежным условием общего благосостояния.
Помещики, определив, хотя отчасти, полученные ими суммы на устройство железных дорог, составив между собою особые общества по своим губерниям, будут непременно получать с них вскоре лучшие проценты, чем получали с уступленной земли, даже с крепостным трудом; обеспечение крестьянских недоимок для правительства -
в тех же работах.
С другой стороны, помещики и крестьяне по отстранении от них всех поводов к взаимным неудовольствиям, спорам, обидам и несправедливостям, войдут между собою при обоюдной нужде в новые отношения, полюбовные сделки и тем положат основание новому сельскому праву, новому порядку вещей, порядку мира и взаимной пользы.
Эти основания следует, кажется, московскому дворянству изложить во всеподданнейшей просьбе на имя государя императора, придав ей самую строгую законную форму, да и ограничиться ею на время нынешних собраний, ибо без разрешения насущного вопроса по крестьянскому делу другие рассуждения будут строить на песке.
М. Погодин.
// Аграрные проекты / сост. В.Н. Колодежный. - М., 2010. - С. 98-100.
Из дневника бывшего судебного следователя
Кстати упомяну об известных мне случаях недоверия, оказанного в некоторых местностях к положению 19-го февраля 1861 года тотчас по присылке этого законоположения по одному экземпляру в каждое крестьянское общество. Разослано оно было неброшюрованное, так что листы иногда были перемешаны. Это по-видимому ничтожное, обстоятельство вызвало следующее печальное явление: нашлись злые люди, которые стали внушать крестьянам, что «это не царский закон о воле, потому что никакого толку в этих листах не добьешься, да и печати с гербом к ним не приложено». Недоразумение крестьян в данном случае усложнялось, кроме того, тем обстоятельством, что к общему положению о крестьянах приложено было несколько местных положений, которые были совершенно излишни в губерниях, до коих не относились.
// Костылев П.Н. За четверть столетия назад (из дневника бывшего судебного следователя) / П.Н. Костылев. - Елец. 1886. - 13 с.
Вот прошло 45 лет после освобождения крестьян. Не слыхать веселья и радости в деревнях. Плачут там, только не от радости, а от горя, от нужды тяжкой, от жизни непереносной. И как будто выходит не лучше стало, а хуже. Болезней больше по деревням развелось, хотя медицина есть, голодовки чаще пошли и сильнее, нежели при крепостном праве были. И народ слабеть стал, мельче стал, год от году в наборы воинские всё замечают это. И такие слова слышать изредка приходится, хотя и не от очень умных людей из крестьян: «при крепостном праве лучше было»… Хуже-то нельзя сказать, а и лучше крепостного права тоже надвое говорить приходится. И во многом стало даже очень похоже на старую жизнь, как при крепостном праве было. Вот при крепостном праве крестьянин три дня в неделю на себя работал, а три дня на помещика. Выходило, что — если не считать воскресенья, — половину своего крестьянин помещику отдавал, а теперь высчитано, что крестьянин на Руси с каждого рубля выработанного, на надельной земле, платит в казну прямых и косвенных налогов 60 копеек. Значит, снимет он земли 100 мер ржи — 60 мер, т.е. больше половины, не его оказывается, а казенная. И барин снова в деревне объявился, чуть, что не в старом виде, только что называется он земский барин. Тоже, как в крепостные времена, без него отдельный крестьянин и целые крестьянские общества шагу ступить не могут. И манера по деревням пошла старая, как и раньше за три версты крестьянин шапку снимает, как барина завидит и хоть с кладью едет, а заслышит колокольчик барина, лошаденку в сугроб пихает. И как в старые времена, по целым часам стоят крестьяне у волости или у барского крыльца в трудное рабочее время, ждут, когда барину явиться пред крестьянами угодно будет. И ругается он по-старому, по дворянскому. Еще год назад пороли крестьян, как в старые крепостные времена. Выходит не много больше разницы с тем, что до воли было, а что беднее стало — это уже верно.
Как же это случилось? Как вышло, что, вместо радости и веселья, горе и слезы получились? Что новая жизнь, которую все ждали и на которую все надеялись, на старую линию повернула? Во всех государствах жизнь год от году легче становится, веселье, голодовки, вроде наших, там нельзя и представить себе. Почему же у нас в России, чуть не за полстолетие жизнь вперед не двинулась, а как будто даже назад подалась.
Вот мы и хотим разобрать это.
// Голубев В.С. Крестьяне после освобождения (1861-1906 гг.) / В.С. Голубев. - СПб., 1906. - С. 3-4.